Сидни Чемберс и кошмары ночи - Страница 37

— Хотел вам сделать приятный сюрприз. Я сам большой почитатель немецкой музыки, хотя, конечно, мой национальный характер смущает меня и заставляет задуматься.

— После войны это вполне объяснимо, но, надеюсь, для меня вы сделаете исключение.

— Разумеется, — отозвался Орландо. — Однако, согласитесь, вопрос непростой. Характер и есть музыка. Одно без другого не существует.

— Но великую музыку не всегда создают великие люди.

— Хотите сказать, не всегда создают люди высокой морали? Они могут быть великими музыкантами, но их жизни не достойны их творений?

Хильдегарда улыбнулась.

— Мы должны упорно трудиться, чем бы ни занимались. И постоянно практиковаться. Надеюсь, вы мне в этом поможете.

— Каким образом?

— У меня здесь нет пианино.

— Почему вы раньше не сказали? Пожалуйста, располагайте моим кабинетом, если способны выдержать грохот, — галантно предложил профессор музыковедения. — В дневное время мне приходится пользоваться помещением в колледже Святого Петра. Этот шум меня доконает.

— Не хотелось бы создавать вам неудобства.

— «Берстайн» очень приличный, почувствуете себя как дома. Что вы сейчас играете?

— Баха, кое-что из Моцарта, позднего Бетховена.

— Боюсь, для меня все это из слишком позднего.

— Орландо специалист по старинной музыке, — объяснил Сидни. — Все, что написано после 1800 года, он считает авангардом.

— А уж что касается джаза, Сидни, — пожал плечами профессор музыковедения, — я вообще не понимаю, как можно это слушать. Какофония.

— Вы серьезно? — улыбнулась Хильдегарда. — А мне Бах иногда кажется джазом. Вот, например, концерт ре-мажор…

— И все-таки есть разница между Бахом или Дитрихом Букстехуде и музыкой Бикса Бейдербека.

— Разумеется. Но иногда сходство так же интересно, как и различие.

Сидни счел разумным прервать опасную тему:

— Осторожнее, Хильдегарда. Вы можете лишиться доброго расположения профессора Ричардса.

— В таком случае я буду играть произведения, написанные не позднее восемнадцатого столетия. У вас есть клавесин?

— И клавесин, и фортепьяно. Будете как Ванда Ландовска. Знаете, что она дважды исполняла на одном концерте «Гольдберг-вариации» Баха — сначала на клавесине, затем на фортепьяно?

— Забавно было слышать ее слова, что Баха можно исполнять, как вам угодно, но лучше всего в манере, которую предпочитал композитор.

— Интересно сравнить, — согласился Орландо.

— Различие в технике исполнения кардинальное.

— Мы еще это обсудим. Сидни, где вы прятали такую замечательную женщину?

— Долгая история, — ответил священник, ощутив укол ревности.

Он начал подталкивать Хильдегарду к выходу. Не хватало только, чтобы какой-то самодовольный профессор музыки узурпировал право общаться с Хильдегардой, — ведь у них и так совсем немного времени.

Утром в понедельник на Страстной неделе Сидни показывал Хильдегарде колледж, чтобы она, играя на инструменте Орландо, знала, что где расположено.

Он решил пройти через церковь Святого Бенедикта, а не через проходную привратника — так, по его мнению, можно было лучше понять историю колледжа. Затем он показал Хильдегарде Новый двор с его симметричным изяществом девятнадцатого века и возведенную там знаменитую часовню. Справа и слева от нее находились библиотека и зал. Треугольное расположение зданий отражает равновесие между академической, духовной и социальной сторонами жизни сообщества колледжа.

Но обстоятельные объяснения Сидни были подпорчены сценой у библиотеки. Чарли Кроуфорд направлялся к лестнице с большим мотком медного провода, где его остановил младший казначей Адам Кейд. Было очевидно, что доктор Кейд чем-то недоволен и возражает то ли по существу проводимых работ по замене проводки, то ли по поводу все возрастающей их цены. Чарли положил провод на землю и скрестил руки на груди. А затем поспешно скрылся в привратницкой. Явно побежал жаловаться.

— Этого нам только не хватало, — буркнул Сидни.

Хильдегарда посмотрела в просветы между зданиями и заметила, что здесь все не совсем такое, как кажется на первый взгляд: за светлыми просторными дворами прячутся темные углы, мрачные проходы и темные лестницы.

— Напоминает монастырь.

— Думаю, такова и была идея основателей — создать замкнутый мир школяров, ограждаемых от всего, что отвлекает от учебы.

— И в этом смысле главная опасность — женщины? Что происходит, если кто-нибудь из членов колледжа решит жениться?

— Уезжает в город, но сохраняет за собой комнату для учебных целей и продолжает обедать в колледже.

— А жена при этом скучает?

Адам Кейд пересек двор, чтобы поздороваться, и Сидни, представляя Хильдегарду, сообщил, что она остановилась у сестры Чарли Кроуфорда.

— Надеюсь, дома он не вытворяет то, что мне пришлось вытерпеть?

— Не замечала, — заверила Хильдегарда. — Что-то не в порядке?

— С Кроуфордом всегда что-то не в порядке. Ему только бы поспорить. Если бы он перестал жаловаться и принялся за дело, то уже поменял бы проводку. Вечно все раскидывает, хотя я ему постоянно твержу, что мне нужна чистота и порядок, чтобы я мог сосредоточиться на своей работе. Пришлось попросить оставить все на месте. Я уже и так опаздываю со сдачей книги издателю и не могу терять больше времени.

— Мне кажется, он беспокоится о деньгах.

— И вам успел нажаловаться, миссис Стантон? Не очень-то тактично. Я его предупреждал, чтобы он был точнее с ведомостями на сверхурочные работы. Нельзя прикидывать суммы на глазок и требовать, сколько ему вздумается. Цифры не соответствуют действительности — я не верю, что он сделал столько, сколько утверждает. Но я не электрик. Руководство колледжем — утомительное дело. Вам повезло, каноник Чемберс, что вы можете приходить и уходить, когда угодно. Работа священника, очевидно, доставляет удовольствие?